Публикации

Poverty among Russian professionals is widespread and at the end of 2019 affected almost a million members of this group. Low-income status is even more widespread among them. This situation, inherited from the 1990s, improved to an extent in the mid-2000s. In the 2010s, the rate of this improvement began to lag behind even its rate among a number of other professional groups. Poverty and low income among professionals are caused by several factors, especially inequalities related to residential community, employment sector and region. In the 2010s, these factors became even more important, the type of community being a key element that brought other factors along with it. The second group of factors included the size and nature of the dependency burden, especially minor children. Since the wages of one out of six professionals in Russia are below 150% of the subsistence level in the respective region, they do not ensure even minimal demographic reproduction. Despite the assistance extended by the state in the recent decade to families with children, the causes of poverty and low income among members of this group of professionals have remained the same. The third group of causes of their poverty is associated with the quality of human capital. The level of poverty and low income among professionals with low indices of human capital, irrespective of what type of community they live in, is relatively higher than among the groups with average and high indices, even though one in five receives a salary of no more than 200% of the subsistence level for their region. Poverty among Russian professionals stems from the traditional underestimation of highly skilled nonphysical (mental) labor; this also explains why monthly wages even of professionals with high human capital indices differ little from the wages of other professional groups. Thus, tactics used by professionals to improve their financial status— such as migrating, changing jobs within their community, finding secondary employment and building up human capital—do not bring the desired results.

This study explores the roots and details of the Russian population’s demand for broad state interventions in three areas: labour market, social investment, and material support. Demands in labour market policy are the most frequent among the Russian population and stem from the need to eliminate inequalities in access to ‘good’ jobs and ensure fair remuneration of skilled labour. In Russia, unlike in Europe, needs in social investment policy do not stem from individualistic interests and the imperative to compensate for market failure. Instead, they result from state failure, leading in particular to growing inequality of life chances in healthcare and worsening health of the broader society. These impacts are perceived as a fundamental adverse effect of unsuccessful social policy changes, and this type of demand for state support is growing alongside household income. At the same time, wealthy Russians also hardly believe in state efficiency in the labour market, show less demand for employment policy interventions, and generally prefer ‘state escapism’. The study argues that an individualistic mindset per se is a cornerstone of the absence of request for state support in any form. These findings support the concept of bottom- up sociocultural modernisation while helping explain state escapism in post-communist welfare regimes. In general, the study provides empirical contributions to the literature on diversity of statist expectations in post-communist welfare regimes.

Бедность российских профессионалов распространена довольно широко и в конце 2019 года охватывала почти миллион представителей данной группы; еще шире распространена среди них малообеспеченность. Сокращение бедности профессионалов в сравнении с 1990-ми годами пришлось в основном на середину 2000-х, в то время как в 2010-е годы его темпы начали отставать даже от темпов сокращения среди ряда других профессиональных групп. Бедность и малообеспеченность представителей данной группы обуславливаются прежде всего последствиями поселенческих, отраслевых и региональных неравенств. Роль этой группы причин для попадания в число бедных за 2010-е годы для профессионалов выросла, и ключевыми среди них являются поселенческие неравенства, «стягивающие» на себя другие их виды. Вторая группа причин объединяет факторы, связанные с размером и характером иждивенческой нагрузки, особенно нагрузки несовершеннолетними детьми. Поскольку зарплата каждого шестого профессионала в России ниже полутора прожиточных минимумов в регионе его проживания, то она не обеспечивает для него даже суженного демографического воспроизводства. Значимость этой группы причин бедности и малообеспеченности профессионалов в последнее десятилетие, несмотря на меры помощи государства семьям с детьми, не уменьшилась. Третья группа причин их бедности связана с различиями в качестве человеческого капитала представителей данной группы. Вероятность бедности среди профессионалов с низкими его показателями во всех типах поселений относительно выше, чем со средними и высокими, хотя и у имеющих высокие показатели каждый пятый получает зарплату не более двух прожиточных минимумов в своем регионе. За низкими зарплатами российских профессионалов даже с высоким качеством человеческого капитала кроется традиционная для нашей страны недооценка высококвалифицированного нефизического труда, а их общий зарплатный профиль сейчас мало отличается от профиля других профессиональных групп. При этом такие способы улучшить свое положение, как миграция, смена работы в рамках своего населенного пункта, вторичная занятость и наращивание своего человеческого капитала для них в настоящее время малоэффективны, хотя в той или иной степени ими используются все эти способы.

Книга посвящена анализу социальной структуры российского общества. Авторы обращаются к относительно новому для российских исследований, но имеющему фундаментальные теоретико-методологические основания и популярному за рубежом подходу к анализу стратификации на основании соотношения жизненных шансов и рисков. Предложена методология построения вертикальной модели стратификации российского общества на основании учета места человека в четырех ключевых сферах жизни – экономического положения, ситуации на работе, возможностей сохранения и наращивания своего человеческого потенциала, а также особенностей потребления и досуга. В центре внимания авторов при анализе массивов эмпирических данных двух «линеек» мониторинговых исследований (РМЭЗ НИУ ВШЭ и Мониторинга ИС ФНИСЦ РАН) специфика и динамика этой модели, особенности повседневного бытия отдельных групп в ее составе, факторы, определяющие дифференциацию их жизненных шансов и рисков, а также межгрупповая мобильность.

В работе представлены результаты комплексного анализа социальной структуры современного российского общества через призму многомерного подхода, в основу которого положено веберовское понятие «жизненные шансы», операционализированное на основе 24 показателей положительной и негативной привилегированности россиян и их домохозяйств в четырёх главных жизненных сферах: экономические условия жизни; ситуация на работе; человеческий потенциал; потребление и досуг. На данных Мониторинга Института социологии ФНИСЦ РАН 2015 и 2018 гг. исследуется апостериорная модель классов, выделенных с помощью байесовских методов латентного классового анализа. Использование данного подхода позволило заключить, что современная Россия представляет собой общество из пяти классов: непривилегированный (низший) класс «вне экономики» (23 и 21,8% в 2015 и 2018 гг. соответственно), представленный пенсионерами, безработными и неквалифицированной рабочей силой; непривилегированный «экономический» (нижний) класс (19,4 и 17,3% в 2015 и 2018 гг. соответственно), представленный эксплуатируемым низкооплачиваемым рутинным трудом; классы средней привилегированности — «низший» средний класс (29,4 и 34,1% в 2015 и 2018 гг. соответственно) и «средний» средний класс (15,8 и 13,4% в 2015 и 2018 гг. соответственно), а также «привилегированный» («верхний» средний) класс (12,4 и 13,4% в 2015 и 2018 гг. соответственно), представленный высококвалифицированной рабочей силой, обладающей широкими возможностями не только в экономических, но и во внеэкономических сферах. Полученные результаты также показали, что нижний экономический класс демонстрирует наивысшую степень протестного голосования. Наиболее политически лояльным оказался «привилегированный» средний класс, что идёт вразрез со сложившимися стереотипами о закономерностях политического поведения граждан в новой России.

В данной статье рассматриваются особенности социального статуса современной молодёжи в её объективном и субъективном измерении. Объективные социальные статусы молодёжи охарактеризованы через положение её представителей в ключевых иерархиях по уровню образования, профессиональным позициям и уровню дохода. Показано, что уровень образования российской молодёжи за последние двадцать лет заметно вырос; социально-профессиональная структура молодёжной группы также претерпела определённые изменения, отразившиеся в снижении в её составе доли неработающих, а также рабочих различного уровня квалификации. Пространство социально-профессиональных статусов молодёжи не демонстрирует значимых отличий по сравнению с россиянами средних и старших возрастов, и это же характерно для моделей доходной стратификации этих групп. В целом, говоря о пространстве объективных статусов молодёжи в современном российском обществе, можно констатировать, что молодёжь не оказывается в этом отношении в ущемлённом положении в силу специфики этапа жизненного цикла – наоборот, уже в молодёжной группе можно наблюдать сложившуюся конфигурацию социальной структуры, характерную и для россиян трудоспособных возрастов в целом (что отражается, в частности, в схожей доле среднего класса в составе этих групп). Что касается субъективных статусов, то молодые россияне, как и граждане в целом, склонны помещать себя на средние позиции в обществе. Однако то положение, которое они считают для себя «справедливым», как и желаемое ими положение, оказываются гораздо выше текущего, что также может приводить к накоплению недовольства, поскольку отражает заведомо нереалистичные ожидания относительно социальной мобильности. И хотя в отношении среднесрочного будущего молодые россияне достаточно позитивны, их ожидания от ближайших 2-3 лет более сдержанны. Негативным индикатором служит тот факт, что молодёжь разделяет со взрослыми россиянами ощущение несправедливости устройства российского общества, причём эти представления мало связаны с их объективными статусами. Ключевыми элементами справедливого общества молодые россияне видят при этом принципы, связанные с инструментализацией принципа равенства возможностей.

В статье на данных общероссийских репрезентативных исследований, проведенных в рамках международной программы ISSP в 1992-2019 гг., а также исследования ФНИСЦ РАН 2020 г. рассматривается восприятие социального неравенства населением, его динамика и роль социальной мобильности как фактора его дифференциации. Показано, что по восприятию доходного неравенства населением ситуация остается схожей с картиной, характерной еще для 1990х годов – совсем другого этапа развития страны. Подавляющее большинство россиян и сегодня продолжает считать неравенство доходов излишне высоким и несправедливым. Такие представления и связанный с ними высокий запрос на перераспределение не различаются в разных социально-демографических или социально-экономических группах. Опыт социальной мобильности также не приводит к значимой дифференциации в этом отношении; слабым влиянием характеризуется и ожидаемая мобильность в среднесрочной перспективе. Относительно заметно «работают» в этом отношении только краткосрочные ожидания: если они позитивны, то снижают негативное восприятие доходного неравенства и запрос на перераспределение. Что касается восприятия немонетарных неравенств, то нормативные представления о том, минимизация каких из них необходима для достижения социальной справедливости, оказываются схожими в группах с разным направлением ожидаемой или уже совершенной мобильности. Это позволяет сделать вывод о том, что восприятие и монетарного, и немонетарных неравенств, как и запросы на их сокращение, формируются в большей степени исходя из нормативных представлений о «должном» устройстве общества и оценки его соответствия наблюдаемой реальности, чем из особенностей индивидуальной ситуации, в том числе и ожидаемой или фактической мобильности.

This paper set out to reassess the effects of economic and social determinants of the probability of formal vocational training in India. Applying the four-level cross-classified logistic model to the 2011–2012 National Sample Survey data, the paper identified the association between formal training and ‘good jobs’ in large urban electrified firms that offer permanent employment and regular monthly salary to their skilled occupation workers. Nevertheless, India remains a country of severe training poverty. This study confirms that the traditional mindset of the society does contribute to the training poverty; however, this impact is much limited to the household level and religious groups, such as Christians, which are systematically excluded from formal training as compared to Hindus, Sikhs and Buddhists. In contrast, the lower castes and deprived social backgrounds do not affect, as predicted by previous studies. Moreover, it is shown that unskilled males from the rural area of India were less likely to receive formal training as compared to educated single women

В настоящей работе рассматриваются детерминанты бедности работающих и приводятся оценки вероятности попадания в бедность для различных групп российского населения в 1998 и 2018 годах. На данных репрезентативных массивов РМЭЗ НИУ ВШЭ было показано, что, несмотря на масштабное сокращение бедности в стране в 1998-2018 годах, соотношение структурных и индивидуальных факторов практически не претерпело изменений. В то же время изменилась конфигурация структурных факторов. В 2018 году индивидуальные усилия стали все меньше влиять на снижение вероятности попадания в бедность и все большее значение стали играть характеристики рабочих мест и поселенческих неравенств. К 2018 году в группе наибольшего риска оказались женщины и жители сельских поселений, хотя в 1998 году в группе риска были мужчины и преимущественно городское население. Длительная консервация «плохих» рабочих мест в сфере рутинного труда и неравное распределение выигрышей де-индустриализации между городом и селом на протяжении двух последних десятилетий рассматриваются как главное объяснение природы российской бедности среди работающих.

Статья посвящена анализу изменений в жизни российских профессионалов и зависимости изменений от качества их общего человеческого капитала в 2010-х гг. Жизненные изменения фиксируются путем выявления мобильности в рамках трех типов социальных структур: по доходам, по наличию привилегированности/депривированности и по субъективно воспринимаемому положению в обществе. Используется панельная выборка на основе баз данных РМЭЗ НИУ ВШЭ 2014–2018 гг. Мобильность и ее направления выявляются при помощи метода Group based trajectory modeling. Как показало исследование, по всем трем показателям стабильность жизни профессионалов доминирует над мобильностью. Профессионалы не защищены от рисков хронической бедности и хронической депривированности, хотя для них это редкое явление. Объективно наблюдаемое устойчивое благополучие (по критериям богатства и привилегированности) им доступно, однако они его, как правило, не ощущают. Показано, что человеческий капитал играет большую роль в жизни профессионалов, позволяя претендовать на достижение привилегированного положения и высокого уровня доходов. Препятствием на пути к богатству выступает иждивенческая нагрузка, которая, однако, не оказывает влияния на шансы занимать устойчиво привилегированное положение. Этот фактор ухудшает жизнь молодежи и лиц средних возрастов, так что шансы на стабильно высокие доходы растут с возрастом, чему способствует сохранение трудовой активности в пенсионном возрасте. Образование родителей играет большую роль в жизни профессионалов, значительно повышая шансы оказаться в числе устойчиво привилегированных. На эти шансы сильно влияют композитные ренты. Неравные шансы на обретение благополучной позиции в обществе по доходам и по привилегированности формируют также поселенческие неравенства. Этой структурной предпосылке неравенств профессионалы мало что могут противопоставить. Несмотря на, казалось бы, благополучную динамику жизни, замеряемую объективными индикаторами, каждый третий профессионал хронически ощущает себя бедным либо ощутил резкое обеднение в эти годы, причем субъективные оценки слабо коррелируют с качеством человеческого капитала и типичны для всех возрастных категорий. Это явление связано с «негативной стабилизацией» экономики, наблюдавшейся в 2010-е гг., а также с тем, что шансы на объективное благополучие во многом замыкаются на поселенческие неравенства. Между положением профессионалов по трем исследуемым критериям нет консистентности (например, устойчиво высокие доходы далеко не всегда наблюдаются у устойчиво привилегированных). Абсолютное благополучие, т.е. устойчивое занятие наивысших позиций по всем трем структурным позициям, российским профессионалам практически не доступно.

Исследование посвящено анализу действий россиян по улучшению своего материального положения в условиях экономического кризиса, вызванного пандемией. Эмпирической базой выступили данные опросов Института социологии ФНИСЦ РАН за ряд лет, один из которых был проведен в сентябре 2020 г. В статье продемонстрированы изменения поведения россиян в условиях различных экономических кризисов, в частности, сокращение популярности наиболее универсальных, сформировавшихся еще в 1990-е годы, способов улучшения своего материального положения, связанных со случайными заработками и подсобным хозяйством. Показано также, что в отличие от кризиса 2014—2016 гг., в 2020 г. у многих ранее благополучных представителей массовых слоев общества произошло настолько серьезное сокращение источников доходов, что части из них пришлось изменить свое поведение и искать дополнительные способы поддержания материального положения. В результате среди представителей массовых слоев населения стало шире распространено привлечение помощи от близкого окружения, а также действия, характерные для относительно высокоресурсных социальных групп — совместительство, сверхурочная занятость, использование накопленных ранее материальных и финансовых активов. Однако собственных ресурсов даже у сравнительно благополучных представителей массовых слоев населения страны постепенно становится все меньше, а их наращивание в современных социально-экономических условиях затруднительно, поэтому для многих россиян единственной возможностью улучшения своего материального положения становится интенсификация занятости по найму. Однако внешним барьером для ее распространения оказывается ограниченность числа рабочих мест, предполагающих высококвалифицированный и высокооплачиваемый труд и/или оплату сверхурочной занятости.

В последние годы в России идет быстрый рост числа сторонников приоритетности прав человека за счет сокращения численности сторонников приоритетности интересов государства. Конфликт между взглядами этих групп является, однако, не столько глубинным ценностным конфликтом, сколько результатом разного видения путей достижения желаемого будущего России. Разница взглядов членов этих групп на соотношение интересов государства и прав человека связана прежде всего с их социально-психологическими особенностями (ориентация на нонконформизм, фрустрация из-за невозможности реализовать свои базовые жизненные цели и т.д.), а не с их объективным положением или идеологическими воззрениями. Группа сторонников приоритетности интересов государства имеет два массовых “ядра” (одно – стихийно-патриархальное, второе – с осознанной консервативной идеологией). Что же касается сторонников приоритетности прав человека, то гетерогенность этой группы очень велика и продолжает расти, поскольку ее расширение происходит прежде всего за счет жителей малых и средних городов, а также россиян старших возрастов (в итоге сейчас нет уже ни одной возрастной когорты, где число сторонников приоритетности интересов государства было бы больше числа сторонников приоритетности прав человека). Представителей групп, образующих базу для формирования российского среднего класса, с большей вероятностью можно встретить среди сторонников приоритетности интересов государства. Сторонников приоритетности прав человека волнуют не столько ценности демократии, сколько такие социально-экономические проблемы, как избыточные неравенства, наступление бюрократии на личное пространство россиян, неуверенность в завтрашнем дне и т.п. Состав, специфика взглядов и электоральные предпочтения группы сторонников приоритетности прав человека говорят о том, что они не могут выступить базой ни для системной, ни для несистемной оппозиции, хотя и характеризуются повышенной готовностью к “уличной” протестной активности.

В статье на основании данных РМЭЗ НИУ ВШЭ 2019 г. и Института социологии ФНИСЦ РАН 2021 г. с помощью мультиномиальной логистической регрессии и методов содержательного анализа исследуются факторы, которые в настоящее время определяют качество человеческого капитала российских профессионалов. Показано, что основную роль в процессах накопления и обновления их человеческого капитала играют факторы, связанные с особенностями социальноэкономических институтов в России. Занятость в основных сферах российской экономики – промышленности, торговле и сфере услуг – не требует от профессионалов дополнительного наращивания их человеческого капитала. Концентрация предприятий из отраслей, где обычно востребованы высококвалифицированные специалисты, в наиболее урбанизированных регионах обуславливает «стягивание» в крупные города человеческого капитала высокого качества и их дефицит в сельской местности и малых городах. В статье также показано, что влияние возраста на процессы накопления человеческого капитала нелинейно. Возможности попасть в группу с наиболее высоким его качеством для профессионалов исчерпываются еще до 40 лет. При этом уже с 45 лет для них начинают сокращаться и возможности иметь человеческий капитал с типичным для высококвалифицированных специалистов его качеством, что связано с дискриминацией на российском рынке труда работников старших возрастов и нецелесообразностью для них в этих условиях инвестиций в свой человеческий капитал. Полученные результаты показывают, насколько сложно будет в текущих условиях и с учетом неизбежного старения населения реализовывать планы руководства страны по увеличению доли высокотехнологичных предприятий и повышению производительности труда без изменения институциональной среды.

В статье на основании данных РМЭЗ НИУ ВШЭ 2019 г. и Института социологии ФНИСЦ РАН 2021 г. с помощью мультиномиальной логистической регрессии и методов содержательного анализа исследуются факторы, которые в настоящее время определяют качество человеческого капитала российских профессионалов. Показано, что основную роль в процессах накопления и обновления их человеческого капитала играют факторы, связанные с особенностями социально- экономических институтов в России. Занятость в основных сферах российской экономики – промышленности, торговле и сфере услуг – не требует от профессионалов дополнительного наращивания их человеческого капитала. Концентрация предприятий из отраслей, где обычно востребованы высококвалифицированные специалисты, в наиболее урбанизированных регионах обуславливает «стягивание» в крупные города человеческого капитала высокого качества и их дефицит в сельской местности и малых городах. В статье также показано, что влияние возраста на процессы накопления человеческого капитала нелинейно. Возможности попасть в группу с наиболее высоким его качеством для профессионалов исчерпываются еще до 40 лет. При этом уже с 45 лет для них начинают сокращаться и возможности иметь человеческий капитал с типичным для высококвалифицированных специалистов его качеством, что связано с дискриминацией на российском рынке труда работников старших возрастов и нецелесообразностью для них в этих условиях инвестиций в свой человеческий капитал. Полученные результаты показывают, насколько сложно будет в текущих условиях и с учетом неизбежного старения населения реализовывать планы руководства страны по увеличению доли высокотехнологичных предприятий и повышению производительности труда без изменения институциональной среды.

Межгенерационное воспроизводство профессиональных статусов в современной России уступает по распространенности процессам профессиональной мобильности и характерно в первую очередь для полярных групп: руководителей и профессионалов, с одной стороны, а также рабочих и рядовых работников торговли — с другой. Иначе обстоит дело с классовой принадлежностью, для которой характерно именно межгенерационное воспроизводство. Этот кажущийся дисбаланс объясняется тем, что выходцы из родительских семей с разным профессиональным статусом, даже входящие сами в одни и те же профессиональные группы, занимают в них заметно различающиеся по всем ключевым показателям рабочие места. Выходцы из семей руководителей и профессионалов, сохранившие их профессиональную принадлежность, оказываются обычно в ядре среднего класса, выделенного с учетом дохода, образования и профессиональной принадлежности индивидов. В то же время выросшие в семьях с иным профессиональным статусом родителей руководители и профессионалы обычно относятся сегодня в России лишь к периферийной части среднего класса или вообще в него не попадают, поскольку специфика ресурсов (квалификационного, личностного и т.п.) выходцев из разных типов родительских семей сказывается на их возможностях занятия наиболее привлекательных рабочих мест в рамках соответствующих профессиональных групп. Более того, выходцы из семей руководителей и профессионалов имеют высокие шансы попасть в состав среднего класса даже в случае занятия ими позиций полупрофессионалов или клерков, а также сравнительно невысокую вероятность оказаться в составе низшего класса в случае попадания в число рабочих и рядовых работников торговли, поскольку и в этих профессиональных группах они занимают позиции, обеспечивающие наиболее высокие зарплаты, выполнение функций супервайзеров и т.п. В то же время для потомственных представителей низшего класса характерно попадание на худшие во всех отношениях рабочие места даже в рамках типичных для него профессиональных групп (рабочих и рядовых работников торговли). Эти особенности социального воспроизводства во многом определяют и его общий характер в современной России.

Данное исследование посвящено анализу различных аспектов неравенства в оплате труда, являющегося одним из ключевых механизмов формирования неравенства доходов населения. Авторы рассматривают эволюцию неравенства на различных участках распределения заработных плат на протяжении 1994–2016 гг. и проводят его декомпозицию, приводят новые оценки вклада региональных различий в неравенство заработных плат, а также анализируют возможные механизмы влияния на неравенство наиболее важных институтов рынка труда, а именно минимальной заработной платы, законодательства о защите занятости и системы пособий по безработице.